НЕДОМУЧЕННЫЕ- Рассказ первый
ВСЕ БЫЛО НА ДЕТСКИХ ГЛАЗАХ
Зубарева (Здоровцева) Валентина Степановна
Родилась 2 февраля 1932 года.
В период Сталинградской битвы проживала в (с октября 1942 года по февраль 1943-го) в Белой Калитве.
Образование: 8 классов.
Специальность: портниха.
Я родилась в 1932 году недалеко от Красных казарм в городе Сталинграде. В октябре 1942 года погнали нас немцы на запад, и очутились мы в Белой Калитве. Довели, высадили всех и погнали за полотно, в птичники. Чудом мы не попали в птичник – ночью его подожгли: стоял стон, крики, а тех, кто пытался выбраться, расстреливали. В Белой Калитве был большой железный мост через реку Донец, по нему гнали наших пленных. Один из них спрыгнул в ледяную воду, но часовой заметил и начал стрелять. Пошли красные круги. Это все было на наших детских глазах. Таких случаев было много, всего не опишешь. 8 февраля мы вернулись в родной Сталинград. Папу нигде не брали работать, так как он был на оккупированной территории. 12 марта 1947 года он умер с голоду около Гергардовской мельницы. Меня в 1947 году определили в СЖРУ № 4, там я окончила 7 классов. Спасибо Вам, дорогие наши, что наконец-то вспомнили о нас. Здоровья Вам, долголетия, успехов вашей работе.
С глубоким уважением Зубарева (Здоровцева) Валентина Степановна.
БАБУШКИНА ЖАЛОСТЬ
Матюшева (Десятовская) Валентина Тихоновна
Родилась 16 августа 1935 года.
В период Сталинградской битвы проживала в Ворошиловском районе в поселке Купоросном на улице Горьковская, 10.
Образование: среднетехническое.
Специальность: аппаратчик, лаборант.
Немцы выгнали нас в дом, а сами заняли окоп. Ночью мы ушли из дома в Ельшанку, в бомбоубежище. Нас было 6 человек: отец, мать, тётя, дядя (13 лет) и я. Дядю убило осколком – не успел спрятаться. У тёти родился мальчик, и, когда ему было около двух недель, нас, и всех остальных жителей немцы стали выгонять из погребов, окопов, подвалов и бомбоубежищ. Собрали всех и погнали пешком до Калача. Шли целую неделю. В Калач е немцы всех мужчин и подростков забрали, посадили в поезд и увезли в германию. Нас, женщин с детьми и стариков, посадили в товарные вагоны и повезли. Дорогой нас бомбили. Наши мешали угнать нас в Германию. Так мы доехали до Белой Калитвы. Поселили нас немцы в птичнике, а было уже начало октября, наступали холода. Нас не кормили, мы ходили по полю и собирали мерзлый картофель и свёклу. Когда стало совсем холодно, нас расселили по хуторам. Я с мамой была у одних, а тётя с бабушкой у других на квартире. Мальчик, что родился по дороге, умер, когда ему не было еще и месяца. Умер оттого, что было холодно и пеленать его было не во что, он ослаб и не мог сосать. Похоронили его в степи под кустом, вырыв ямку в песке (недалеко от Калача). Когда мы жили на хуторе с немцами, то слышали от них такие слова: «Сталинград капут». А они уходили в разведку и не возвращались. Многие погибли от наших бойцов. Однажды восемь немцев ушли в разведку, а вернулось всего трое, пятеро погибли. И вот они моей бабушке говорят: «Матка, наших пять солдат пук, пук». А бабушка таким жалостливым тоном им говорит: «Ох, как жалко, что вас всех-то не поубивало». А они говорят: «Да, да, матка». Видимо, они не поняли смысла сказанного, а то бы убили бабушку. Когда закончилась битва в Сталинграде, немцы засуетились и стали отступать. Нас они уже не трогали, и мы остались на своей земле. Вернулись вначале марта 1943 года. Город был неузнаваем, почти весь в руинах. Видела много убитых, растерзанных и была сильно напугана войной так, что до 15 лет страх не отпускал меня. Я очень боялась оставаться дома одна. У меня в глазах стоял весь ужас войны. Когда война закончилась, все были очень рады, смеялись и плакали. Смеялись от радости, оттого что победили, а плакали о тех, кто не дожил до Победы.
23 ноября 1993 года.
НЕ ВО СНЕ
Шайдакова (Фомина) Светлана Афанасьевна
Родилась 28 декабря 1937 года.
В период Сталинградской битвы проживала в Ермановском районе (где памятник Хользунову) на ул. Карла Либкнехта, дом 2, квартира 1.
Образование: среднее медицинское.
Специальность: помощник санитарного врача.
Я бегу за своей кошкой Люськой и плачу. Обгоревшая, она, жалостно мяукая, скрывается в овраге. Все время спрашиваю: «Где папа?». Мама отвечает: «На фронте, сейчас война идёт» (папу призвали 23 августа 1942 года). Что это такое, я, по-моему, тогда так и не поняла. Не знала, почему в воздухе гудят самолёты, потом горят дома, нет рядом папы.… И снова гул самолётов, снова взрывы. Мы в подвале. Тесно, а через небольшое окошко по ночам два скрещивающихся луча прожекторов освещают подвал, а нам так хочется на них посмотреть. У входа в подвал взрыв, осколки кирпича доле тают до нас. Вносят в подвал моего дедушку, он изрешечен осколками, а сосед убит насмерть (немец у входа в подвал бросил гранату). Потом я с братьями на подводе, рядом – раненный дедушка. Мама со своей сестрой впряглись и тащат подводу. Бабушка и дядина жена подталкивают сзади. Подвод с людьми было много, по-моему, двигались по какому-то мосту. В это время нас остановили немцы, стали обыскивать подводу, один немец нашел детские часик и их забрал. Потом какая-то комната. Я лежу на кровати, голову поднять не могу, она тяжелая.… Слышу отрывки фраз: «Волга горит, вода вся красная от крови». Мама входит в комнату, ставит на стол два ведра воды. Вбегает немец, хватает со стола ведро, мама тянет. Немец хватает ее за горло и толкает. Она падает, ударяясь головой о железную спинку кровати. Я кричу: «Мама!» и куда-то снова проваливаюсь. …Открытый вагон или платформа. Над головой серое небо, изморозь от холода, мы, дети, жмёмся друг к другу, кто-то рядом говорит: «Везут в белую Калитву». Потом вижу вокруг поле или большой пустырь. Амбар или какай-то кирпичный сарай, много женщин и детей. Дедушка умер от ран. И еще помню: снег, мужчину с винтовкой и повязкой на рукаве и еще двоих в немецкой форме. Потом снова взрывы… Летняя кухня. Мама печет пышки. Входит солдат, мама не успевает повернуться лицом к двери, я кричу: «Папа!» и кидаюсь к солдату. На дворе совсем тепло. Мама с папой сидят на крыльце. Папа курит, я у него на руках, под их разговор я засыпаю.
…Большая палатка. Наши солдаты приходят в нее спать. Я здесь же с папой и мамой. Бегу с котелком к походной кухне. Солдат большим черпаком наливает мне в котелок суп. Приношу, мама говорит: «Опять три пленника плавают».
…Мама снимает с себя солдатскую форму, мы с ней купаемся в воде, вода почему-то соленая. Теперь-то я думаю, что это было Чёрное или Азовское море. Помню еще железнодорожную станцию, на платформах стоят большие орудия – зенитки, обслуживают их девушки – зенитчицы. Во время налетов немецких самолетов они стреляют из них. А в моменты затишья я бегаю к ним. Они сажали меня на сиденье, крутили какую-то рукоятку и приговаривали: «Правее солнца на два лаптя, осколочными, огонь!» и весело смеялись, а я вращалась, как мне казалось, вместе с зениткой. Еще помню, что было недалеко кукурузное поле и ярко-желтые подсолнухи. Мы на улице какого-то города. Вокруг большие серые дома, сыро и очень холодно. Незнакомый мужчина обращается к отцу: «Проше пана» и просит нас сфотографироваться. Мы фотографируемся втроем: папа, мама и я. Это был город Львов. Фото не профессионально сделано, но все, же память.
…По дороге движется колонна груженных верхом машин, накрытых брезентом. Я с папой и мамой на одной из них, дорога извивается, поднимается вверх по горе. Переезжаем перевал. Это Карпаты. Вдруг машина почему-то едет задом, толчок, еще толчок. Машина останавливается на краю пропасти. Во время последнего толчка я цепляюсь руками за отца, но он падает из машины, ударяется головой, у него сломана нога. Я плачу. Снова движется медленно колонна машин с потушенными фарами. Едут тихо, солдаты говорят: «Здесь очень много бандеровцев». Такая с родителями и армией прошла Польшу, часть Чехословакии. Бродила по заброшенным домам и квартирам в поисках игрушек и нехитрых детских нарядов, пока не перетряслась, увидев лужу крови и перья от разорванных подушек. Ходила к маме в штаб, в офицерскую столовую, где у меня были две подружки Валя и Люся. Они мыли посуду, я им помогала. Память о них (фото, где я снималась, сними) также осталась. Конец войны застал нас в Польше в Бяла–Бельске. Однажды под утро, было еще темно, я проснулась от выстрелов. Мама, одетая в военную форму, дрожащими руками заворачивает меня в одеяло, берет на руки, прижимает к себе. «Мама, что это?» - спрашиваю. «Наверное, немцы пошли в наступление». Немецкие части находились вблизи этого городка. Папы нет. Стук в дверь. Мама открыла. На пороге одна из сестер-немок, с которыми мама подружилась, протягивает ей гражданскую одежду и что-то говорит по-немецки. Мама качает головой и ей отвечает (мама понимала и немного говорила по-немецки): «Если убьют, то лучше умереть в своей солдатской форме». Стрельба прекратилась неожиданно, так же как и началась. Начало светать. Вернулся отец, мать кинулась к нему с плачем. Никогда не забуду, как он сказал: «Не плачь, старушка, война кончилась, немцы капитулировали». Это был, оказывается, первый салют в честь Победы над Германией. И еще помню, как ездили в Освенцим, в концлагерь. В памяти остались колючая проволока, очень высокая труба, в куче человеческие волосы, земля под ногами мягкая (будто идешь по пыли), ноги в ней утопают. И еще мама сказала: «Эти сволочи, делали сумочки из человеческой кожи». В 1946 году мы вернулись на Родину, в город Самбор Львовской области. Воинская часть была расформирована, но война, видимо, еще не закончилась, потому что почти каждый день хоронили наших солдат и офицеров, убитых бандеровцами в горах или прямо на улицах городка. Немецких военнопленных, которые в части пилили и кололи дрова, топили у нас печку, я боялась, но в то же время мне их было жалко, когда я смотрела на них. Как они, плохо одетые, грели красные, озябшие руки над кострами и варили в котелках на кострах дохлых от чумки кур. Там же, в Самборе, я пошла в первый класс. В 1949 году мы вернулись сюда, на родину. Сначала жили в Михайловке, где жила папина мать, а потом уже в Сталинграде. Все это давно в прошлом, но иногда беру маленький атлас мира, который остался после папиной смерти, где его рукой были отмечены населенные пункты бывшего нашего СССР, Польши, Чехословакии (где у нас остались очень хорошие друзья): Михаловце, Прешов, Острава, Вроцлав, Катовице, Освенцим, Бяла-Бяльска, Сави-Салех, Закопане, Краков, Санок, Пшемысль, Тарнув, Люблинец, Калиш, Тамашув-Мазовецки, Бяло-Подляса и другие, и думаю: «Неужели все это было со мной на самом деле, а не во сне?»
10 ноября 1990 г.